– Мне хотелось доказать, что я способен на какое-то сверхдостижение. А 24 каприса Паганини – это, безусловно, сверхдостижение. Можно сказать, что юношеский задор взял надо мной верх – тем более что учил я их не по одному, а все сразу. И уже через три месяца впервые исполнил их на сцене. А потом играл на протяжении десяти лет. Правда, сейчас у меня перерыв в исполнении каприсов Паганини, но рано или поздно я к ним обязательно вернусь, чтобы что-то улучшить.

– Я так понимаю, что это была не единственная максималистская цель, которую вы перед собой ставили?

– Конечно. Потом было желание сыграть все произведения Баха – я это сделал. Сыграть в одном концерте на пяти скрипках великих мастеров – это тоже получилось. Ещё я играл практически везде. И не только в крупнейших залах, но и в самых экстремальных местах: в подводной лодке, в самолёте, на Северном полюсе… Один раз на таможне играл.

А сейчас моя максималистская цель – привлекать новую публику. Потому что чем её больше будет в концертных залах, тем я буду радостнее и счастливее. То есть я свою нынешнюю деятельность вижу как миссионерство. Это сродни тому, чем занимается церковь, привлекая людей в храм. А я делаю всё, чтобы зрители приходили на концерты и слушали хорошую музыку, знакомились с шедеврами великих композиторов, слышали такие величайшие инструменты, как скрипка Гварнери. Наверное, тогда мир станет лучше.

– В подземном переходе вы играли тоже для привлечения публики?

– Нет, это был эксперимент, в котором меня попросил участвовать один из телевизионных каналов. Его авторам хотелось увидеть, отличат ли меня от обычного музыканта, который играет в переходе. Я несколько дней не брился, надел самый старый свитер, кепку, спустился под землю и стал играть. Эксперимент продолжался около часа. За это время я заработал, по-моему, тысячу рублей. Но никто меня так и не узнал. Более того – когда у одного прохожего кто-то из съёмочной группы спросил: «А вы не хотите дать этому музыканту деньги?», тот ответил: «Этому – нет. Он каждый день здесь стоит и так фальшиво играет – я не могу это слушать. Поэтому никогда ему не даю».

Музыка для всех

– Дмитрий, вы играли для людей, переживших трагедию. Беслан, Невельск…

– Знаете, когда где-то происходит трагедия, людей просто тянет к высокому искусству. Потому что душа оголяется на фоне случившегося, и человек хочет слушать что-то настоящее. Он не пойдёт на выступление цирка-шапито или концерт какого-нибудь поп-музыканта, которого с удовольствием слушал в повседневной жизни. Нет, его тянет к высокой музыке: Баху, Моцарту… Поэтому для меня это, наверное, большая ответственность – играть перед публикой, пережившей трагедию. Но это и радость – давать им возможность увидеть свет в конце тоннеля.

– Вы разделяете публику на подготовленную и нет?

– Нет. Может быть, лет десять – пятнадцать назад я бы сказал, что предпочитаю профессиональную публику. А сейчас снобизм ушёл. И я люблю любого зрителя, который приходит в концертный зал. А если человек оказывается здесь впервые в жизни, для меня большая радость – то, что я могу провести его в прекрасный мир классической музыки. И для меня это победа, если хотя бы десять человек выходят из концертного зала с желанием прийти сюда вновь.

– А что для вас самая большая победа?

– Сложный вопрос. Я ведь не ставлю перед собой цель – победить. Это не спорт, не прыжки в высоту или длину, не матч какой-то. Я просто занимаюсь своим делом и стараюсь делать это максимально честно – выполнять те задачи, которые ставлю. А победы… Это пусть критики считают. Или, наоборот, убирают.

– К слову, о спорте: игра на скрипке – физически достаточно тяжёлое занятие…

– Да, это не самый здоровый вид спорта. И есть определённые физические проблемы. Но я стараюсь много об этом не думать и всё-таки заниматься творчеством. В принципе в любой профессии есть вещи, к которым надо с осторожностью относиться.

– Ваши руки застрахованы?

– Не-а. Если с моими руками что-то случится и я не смогу играть, то деньги для меня уже не будут представлять ценности. Моя жизнь на этом, наверное… В общем, я не представляю, как смогу жить без своей деятельности, без скрипки.

Собственный выбор

– Дмитрий, а почему скрипка? Чей это выбор был: ваш, родителей-музыкантов, знаменитого дедушки – скрипача Леонида Когана?

– Выбор изначально был мой. До первого урока с педагогом. После это был уже мамин выбор. А через несколько лет опять мой. И теперь уже по сей день. Я не знаю почему, но скрипка всегда была мне ближе. И играть на каком-то другом инструменте даже желания не возникало.

– А вы не боялись, что вас будут сравнивать с дедушкой?

– Боялся? Нет, не боялся. А ответственность чувствовал, когда маленьким был или молодым. Потом, когда моя карьера уже состоялась, я об этом даже не думал – просто занимался своим делом. К тому же с тех пор поменялось всё: мир, поколения. Сейчас я редко нахожу зрителя, который мог вживую слышать моего деда. Он умер 35 лет назад – представляете, сколько людей сменилось на планете? Поэтому у меня свой слушатель.

И дед творил совершенно в другую эпоху. Это было в Советском Союзе при тотальной цензуре, когда музыканты подвергались полному контролю. Он не мог, как я сегодня, просто составить программу, приехать и сыграть её – он должен был предварительно утвердить её. Сначала в комиссии обкома, потом в Министерстве культуры. И не факт, что она была бы принята. Ему совершенно спокойно могли сказать: «Зачем вы Баха играете? Надо добавить больше музыки советских композиторов…»

А я вырос и живу совершенно в ином времени. Я сам хозяин того, что делаю. И в принципе, что я хочу в музыке, то и делаю. Никто мне не указывает, не приказывает, не требует отчёта. Ну разве только мама может совет дать.

Скрипка-жена

– В Смоленск вы опять приехали со скрипкой Гварнери?

– Конечно. Это моя постоянная спутница уже больше пяти лет. И хотя она не очень любит жару, когда лето в полном разгаре, я не мог привезти к вам какую-то другую скрипку. Я очень полюбил ваш город и смолян ещё во время первого приезда сюда. Поэтому хочу, чтобы публика и сегодня слышала именно этот шедевр Гварнери.

– Моя любимая тема – взаимоотношения музыканта и инструмента. Что вы можете сказать о своей скрипке?

– Можно сказать, что это моя жена. И у нас с ней такая семейная жизнь. Мы то ссоримся, то миримся. Иногда находим взаимопонимание, иногда нет. Временами она на меня злится, в другой раз я на неё. Но когда мы с ней в гармонии, то получается очень приятный эффект и ощущение счастья.

– А какой у неё характер?

– Сложный. Жёсткий. Не терпящий компромиссов.

– Она ревнует вас к другим скрипкам?

– Ужасно! Особенно когда пять великих скрипок приезжают. Она всегда мне мстит – начинает шипеть, кряхтеть. А стоит им только уехать, сразу же раскрывается.

Характер смоленский

– Дмитрий, у вас есть какие-то места силы, где вы черпаете энергию, куда хочется возвращаться?

– Сейчас очень многие ездят на места силы и в нашей стране, и за рубежом. Но я пока таких не нашёл. Наверное, потому что не искал. В принципе, любое место может стать местом силы.

– А есть какой-то город, похожий на вас? Близкий вам по характеру, энергетике?

– Смоленск. Мне здесь нравится. У вас хороший город. К тому же он стал более ухоженным, более причёсанным – мне это очень приятно. И я с удовольствием приезжаю сюда во второй раз, но, думаю, не последний.

– А смоленская публика вам как?

– У вас прекрасная публика – тёплая, душевная, искренняя. Я это помню ещё по нашей первой встрече…

ссылка на источник